Создать сайт на a5.ru
Более 400 шаблонов
Простой редактор
Приступить к созданию

ГЛАВА 1.14

 

 

 

       Вертолет приземлился на лесосеке неподалеку от сплошного ограждения из бревен, опоясавшего зону. Из него вышли двое. Прощаясь с пилотом, они небрежно махнули ему рукой и направились в лагерь для заключенных. Алексей Поляков и полковник Сахар встретились, как старые друзья, которые не виделись с десяток лет — не меньше. Леонид Мартынович горячо пожал руку высокому гостю и, обняв его, от избытка добрых чувств даже слегка прослезился.
— Джек Скотт! — представил Поляков молодого человека, который широко раскрытыми от удивления глазами смотрел на все, что окружало его в тот миг.
Погода стояла, хотя и летняя, но пасмурная. Солнце скрылось за свинцовые тучи. И от этого Сибирская тайга казалась еще более хмурой и дикой, чужой и таинственной. Она пугала, словно сказка, возможно, с печальным концом, но и притягивала к себе, как будто прятала в своей непроходимой глуши чрезвычайной сложности загадку, разгадать которую доселе не удавалось никому. Джек Скотт с неослабевающим интересом иностранного туриста разглядывал высоченное ограждение, более походившее на стену неприступной крепости и увенчанное колючей проволокой, караульные вышки с автоматчиками, длинные серые бараки. И ему казалось, что солдаты со строгими и холодными, словно высеченными из мрамора, лицами стерегли не людей в тюремных робах, то и дело взад и вперед сновавших по лагерю и чувствовавших себя в нем, как дома, а, и впрямь, некую тайну за семью замками, о которой, лишь в самых общих чертах, было известно далеко немногим. Но суть оставалась неведома и им. Между тем, плавно раскачивая макушки хвойных деревьев, шумел ветер. Накрапывал дождь. Приближалась гроза. Леонид Мартынович препроводил гостей в отдельно стоявший от остальных барак, где размещались его апартаменты. В глубине души он был рад приезду Полякова, так как понимал, что благодаря этому человеку он занимал тот пост и то место в жизни, к которому стремился с молодых лет. Сахар отвел приезжих в комнатку для гостей. Вся ее обстановка состояла из стола, пары табуретов и двух кроватей, стоявших возле стен: одна — напротив другой.
— Вот здесь, стало быть, и обустраивайтесь! — любезно предложил Леонид Мартынович. — А я, пока суд да дело, чайку соображу!
И он незаметно исчез за дверью, направившись в соседний барачный закуток. Точнее это был своеобразный офис и одновременно жилая комната начальника тюрьмы, которая мало чем отличалась бы от любой другой, если бы не огромный сейф в левом от окна углу да портрет вождя пролетариата, к которому пару месяцев назад, после короткой служебной командировки Леонида Мартыновича на большую землю, добавились настенные изображения Макаренко и президента страны, красовавшиеся на стене. Смежено с офисом располагалась небольшая кухонька, значительную часть которой занимала раскаленная до бела печь. Вскоре на ней засвистел чайник. Сахар, надев на руку верхонку, снял его с плиты. Разлил кипяток по стаканам. Затем добавил в них заварки и отнес в кабинет. Там же поставил посреди стола сахарницу. Рядом с ней положил три чайные ложечки.
— Рядовой Филинчук! — позвал Леонид Мартынович охранника.
— Я, товарищ полковник! — бойко отозвался ординарец, через секунду-другую возникнув в дверях офиса.
За исключением такого важного дела, как приготовление чая, которое начальник тюрьмы не доверял никому, во всем остальном Филинчук был для него просто незаменим.
— Кликни-ка дорогих гостей! Скажи, мол, полковник Сахар просит вас к нему на чай… Да, а сам дуй в столовую для офицерского состава, и закусочку — сюда побыстрее! Огурчики там малосольные, грибочки в сметане, холодной свининки с горошком, клюквенного морса.… Ну, не в первый раз!.. Сам все не хуже моего знаешь. Чтобы одна нога — здесь, другая — там! Все понял?
— Так точно, товарищ полковник! Разрешите идти?!
— Ах, ты еще до сих пор здесь? Пшел вон!
Обычно, Леонид Мартынович никогда не позволял себе грубого обращения с подчиненными. Но сегодня он был, как говорят, на взводе. Приезд Полякова не являлся для него неожиданностью. Об этом Сахар узнал загодя, примерно за неделю до того, как над тайгой вдруг монотонно зарокотал двигатель вертушки. По мере ее приближения к цели, шум металлических лопастей, разрывавших воздух, становился все слышнее, пока не загрохотал во всю мощь неподалеку от лагеря. Вертолет приземлился за его пределами, поскольку не имел специальных опознавательных знаков, дававших право на посадку внутри территории для заключенных. Такие знаки имелись лишь у единственной воздушной машины, регулярно доставлявшей продукты питания на зону. Леонид Мартынович ничего не знал о том, что привело Полякова в таежную глушь. Но, конечно же, он догадывался, что этот очень влиятельный и непредсказуемый человек, до сих пор имевший над ним какую-то особенную власть, объявился здесь неспроста. По крайней мере, вовсе не для того, чтобы почаевничать с начальником тюрьмы или, скажем, поохотиться на дикого зверя. И хотя случалось, что иные генералы или же высокие начальники по примеру Дубасова и его наводке, с него-то все и началось, не раз гостевали у Леонида Мартыновича затем, чтобы позабавиться оружием, Полякову подобное веселье, вряд ли, пришлось бы по душе. Он был человеком другого сорта. Поэтому если и охотился, то только на самого опасного из всех, двуного зверя.
Едва гости вошли в кабинет начальника тюрьмы, Сахар открыл дверку офисного стола и извлек из него бутылку армянского коньяку.
— Как говорится, чай не пил — зачем купил?
Нашлись и рюмки.
— Так, за что же мы выпьем?
Поляков посмотрел на Джека Скотта, который, ничего не понимая, по-очереди таращился то на одного, то на второго собеседника. Алексей что-то сказал ему по-английски.
— О, е! О, кей!
И иностранец взял рюмку с коньяком в правую руку и поднял ее над головой, всем своим видом заранее выказывая одобрение тому, что происходило в их теплой компании.
— Джек согласился со мной, когда я предложил ему выпить за встречу!
И Поляков, а вслед за ним и Сахар тут же опустошили содержимое рюмок.
— Хорошо живешь! — то ли обрадовался, то ли удивился Алексей, имея в виду необычайное разнообразие и изобилие стола, который Филинчук, уже успев вернуться, принялся сервировать, заставляя всевозможной снедью.
— Не жалуюсь, — просто и без тени замешательства ответил Сахар. — Все заработано потом и кровью!..
— Кровью, говоришь?
— А как же! Сколько мне ее жулики да убийцы попортили — никто не знает!
Но Поляков недоверчиво покачал головой.
— Ладно попортили… А могли и… Вот только за пролитую кровь в нашем государстве не платят! Ты, ведь, не вчера родился, и тебе хорошо известно, сколько бы русского мужика в войнах не полегло, он от этого лучше жить не станет!
— А ему лучше и — некуда! Я так думаю, что, сколько добра Ивану не делай, он все равно воровать не отучиться! У него это на лбу написано!.. А, точнее, на его тупой физии! И, как следует, работать он тоже не хочет. Ему бы все пить да гулять! Потому и на преступление идет, что путной жизнью не жил и, стало быть, мозгов не накопил. Вот я ему тут их помаленьку, полегоньку и вправляю!..
— Что он сказал, Алекс? — спросил Джек Скотт, который, само собой разумеется, ни слова не понял из разговора двух собеседников.
По со снисходительной усмешкой посмотрел на любопытного боя.
— Да, вот полковник Сахар беспокоится о том, что, не слишком ли мы устали с дороги, и по силам ли нам будет одолеть бутылку коньку прежде, чем мы отправимся на боковую?
— Ответьте, что его опасения на мой счет совсем напрасны! Я — давно уже не мальчик, и вполне контролирую себя!..
Джек Скотт, хотя и держался молодцом, но спиртное, которое он никогда не употреблял даже в малых количествах, уже достаточно сильно ударило ему в голову.
— Скажите, Алекс, а нельзя ли уточнить у товарища Сахара, когда, то самое дельце, ради которого мы сюда прибыли, наконец, состоится?
— Теперь пришла очередь начальника лагеря, также не блиставшего знанием иностранного языка, слегка призадуматься.
— Мой друг из Америки очень хвалит русское гостеприимство, и интересуется: нет ли в этой бордели девочек?
Сахар сердито нахмурился и обиженно засопел.
— Алекс, о какой бордели говорит этот молокосос?
— А я почем знаю? — казалось бы, искренне удивился Поляков. — Наверно, у них там, в штатах, подобные заведения на каждом шагу встречаются! Для них, где выпивка, там и — бордель с голозадыми девчонками!
Такое объяснение, по-видимому, вполне удовлетворило Сахара. Глубокие морщины на его лбу разгладились.
— Тогда переведите этому юному ловеласу, что у меня здесь образцовая тюрьма, и она — к услугам нашего дорогого гостя из Америки!
Леонид Мартынович снова разлил душистый коньяк в рюмки.
— Рядовой Филинчук! — крикнул он, но, по-видимому, несколько громче, чем требовалось, поскольку преданный ординарец тут же очутился перед ним, вытянувшись по стойке смирно. — Что там у нас сегодня на десерт?
— Желаете клубнику со сливками, товарищ полковник?! Или без?..
Сахар вопросительно посмотрел сначала на Полякова, затем на Джека Скотта. Но те, недоуменно пожали плечами. Первый оттого, что лишь смутно догадывался, о чем велась речь между начальником тюрьмы и его подчиненным, второй, поскольку не знал языка.
— На ваше усмотрение, любезный полковник! — ответил важный гость, и в глазах его вспыхнула и погасла искра жгучего любопытства.
— Разрешите идти?
И Филинчук, отдав честь командиру, снова исчез за дверью.
Едва солдат удалился, Сахар встал из-за стола.
— Вы позволите?
И не дожидаясь одобрения со стороны гостей, он подошел к сейфу, вплотную приставленному к стене, и несколько раз повернул круглую металлическую ручку по часовой стрелке. Затем потянул дверку на себя. Она со скрипом отворилась.
— Прошу вас, господа!
И Сахар указал рукой в глубь сейфа.
— Что за чертовщина?! — не удержавшись, удивленно и вместе с тем немного встревожено воскликнул Поляков.
— Извиняюсь, это, вовсе, никакая не чертовщина! — возразил Сахар. — Прошу вас, смелее, господа!
И, показывая пример, начальник тюрьмы исчез в черном, как ночь, широком проеме распахнутого настежь бронированного сейфа. Вскоре внутри его щелкнуло что-то похожее на выключатель. Вспыхнул свет. Поляков и Джек Скотт неуверенно последовали за Сахаром. Сделав несколько шагов, они очутились внутри прекрасно меблированной комнаты с дорогой обшивкой и всеми удобствами, какие имеются в люксовых номерах пятизвездочного отеля с видом на море. Оно было и здесь. Но, чтоб его увидеть, нужно было сделать десяток, другой шагов в нужном направлении… Выйдя из «люкса», Сахар и его гости очутились в коридоре. Проследовали по нему мимо комнат для гостей и, наконец, оказались в просторном помещении, заполненном посетителями. Здесь играла музыка, и слышался звон хрустальных бокалов. Поляков и Джек Скотт прямо перед собой вдруг увидели синие волны с гребнями из белой пены, довольно искусно нарисованные на одной из стен тюремного бара. По ним плыла яхта под парусом. Над ней кружили чайки. Все пространство заливал ослепительный солнечный свет. Видимо, он компенсировал отсутствие естественного света, поскольку ни в гостиничных номерах лагерного борделя, ни в самом баре не имелось окон. Помещение умышленно изолировали от внешнего мира. Его засекретили точно так же, как сделали бы важную государственную информацию строго конфиденциальной из вновь изобретенного сверхмощного стратегического оружия или же, скажем, научного открытия, которое давало бы одной стране преимущество над другими, а, значит, со временем сулило немалые прибыли.
Конечно же, Сахар имел свою материальную выгоду от того, что его оазис в пустыне или, как он выражался, то ли в шутку, то ли всерьез, реабилитационный центр для некоторых избранных мира сего, а, по сути, для тех, кто имел над ним власть, с недавнего времени успешно функционировал в течение круглого года. Эти пупы земли наведывались к Леониду Мартыновичу поохотиться на диких зверей, порыбачить, пошишкарить и взять от матушки-природы все, что только она ни предложит своим чрезмерно избалованным деткам. Но они не гнушались и простыми мирскими удовольствиями. Бар, и в самом деле, удивлял гостей изысканным меню. В него входило не только спиртное, великолепные закуски и блюда, такие, как холодная зайчатина, жареный кабаний окорок, запеченная утка, кедровые орешки в меду, но и различные шоу. В них непосредственно участвовали те, кто мотал срок в лагере. Это были молодые пташки довольно приятной наружности. Они не носили арестантской робы и вместо этого в такт музыке сверкали заголенными пухлыми задницами на импровизированном подиуме, расхаживая между столиками, и, подсаживаясь к клиентам, чтобы скрасить их досуг и возбудить желание. По ночам обслуживали охотников до романтических приключений, даря им любовь и ласку. Оркестр необычного борделя также состоял из бывших профессиональных музыкантов, которые по воле случая или из-за собственной глупости, корысти, обмана, жестокости и кровожадности, а, возможно, какого-нибудь иного порока преступили закон.
Внешне оставаясь невозмутимым, Поляков сел за предложенный Сахаром столик цвета слоновой кости, стоявший в самом углу обширного зала. Джек Скотт тотчас последовал примеру старшего товарища. Леонид Мартынович звучно щелкнул двумя пальцами, и тут же, словно из-под земли, перед ним выросла смазливая официанточка, в удачно вписывавшемся в цветовую гамму интерьера, беленьком, точно снег, халатике поверх юбки, больше походившей на набедренную повязку, какую носили наши далекие и мудрые прародители.
— А вот и — Жанночка! — имея ввиду чересчур угодливую и на редкость расторопную обслугу, сказал Сахар, немного прищурившись, словно красота девушки на миг ослепила его.
— Сидит за непреднамеренное убийство сожителя на почве ревности!
Все еще щурясь, начальник лагеря внимательно разглядывал преступницу, словно для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что перед ним, действительно, та самая Жанна, о какой велась речь. Под властным и проницательным взглядом Леонида Мартыновича официантка робко опустила свои лукавые и ветреные глазки. Мужчины еще некоторое время изучали немного бледную, почти прозрачную кожу ее лица, густые пряди темных волос, гибкий стан. Наблюдали за плавными и довольно раскованными движениями тонких изящных рук и всем тем, чем щедро наградила ее природа. Но Жанна, без промедления и излишней спешки обслужив столик Сахара и его гостей, точно также как и появилась, незаметно растаяла в полумгле бара.
— Надо же! Двадцать шесть лет — ей, отроду, и почти половину из них в тюрьме провела! — то ли сожалея об этом негативном факте, то ли удивляясь ему, важно заметил Леонид Мартынович. — С тринадцати лет проституцией занималась. Клиента, пока он спит, по башке бутылкой саданет, потом, как липку обчистит, и — деру!..
— Ну, ладно, ладно! — с пренебрежительной усмешкой прервал своего излишне словоохотливого собеседника Поляков. — Ты мне зубы-то не заговаривай! Скажи-ка, лучше, что тут у тебя за херня такая творится, и как ты до такой жизни докатился?..
— Я докатился!? — в свою очередь неуверенно возразил начальник лагеря.
— Ну, так, не я же! — сквозь стиснутые зубы процедил Поляков.
И в полумраке борделя глаза его загорелись по-волчьи затравленно и злобно.
— Дурдом — у вас здесь какой-то, а не тюрьма!
Сахар с видимым неудовольствием заерзал на своем стуле. Лоб его покрылся мелкими капельками пота. Он как-то по-детски беспомощно и обиженно захлопал белесыми ресницами. Весьма самолюбивый и, как все честные служаки, чрезвычайно чувствительный, равно, как к оскорблениям, так и к похвалам со стороны вышестоящих командиров, Леонид Мартынович благодарил бога, что единственный свидетель его беседы с Поляковым был иностранцем и ни слова не понимал по-русски.
Надо сказать, что в тот момент Джек Скотт лишь краем глаза наблюдал за тем, что происходило за его столиком. В основном все внимание юного американца сосредоточилось на самом борделе. Столиков в нем было не так много, но почти за каждым сидело, где по одному, а где по двое, по трое, а то и по четверо гостей. И лишь в одной компании насчитывалось человек семь-восемь. Казалось, они с трудом разместились за единственным столиком, сплошь заставленным всевозможной едой и початыми бутылками со спиртным. Но это нисколько их не стесняло. Компания вела себя очень шумно. Беспрестанно взрывалась хохотом. По-видимому, она отмечала какое-то очень радостное событие, которое произошло в жизни одного из тех, кто теперь был в центре ее внимания. Гости беспрестанно наполняли бокалы и с тем же успехом опустошали их содержимое. Среди них находилась лишь одна женщина. Наполовину голая, она сидела на коленях одного из мужчин. На первый взгляд они мало, чем отличались друг от друга. Почти все — подтянутые, коротко постриженные, осанистые. В возрасте от тридцати лет и старше.
— Ху из ит? — наивно поинтересовался Джек Скотт, обращаясь к Полякову, и кивнул в сторону интересовавших его клиентов борделя.
— А… ах, эти!.. Киношная элита! — ответил Алексей первое, что пришло ему на ум. — Продюсер, режиссер, сценарист и так далее. Своего рода тутошний цвет Голливуда!
— Как это — здорово, как замечательно! — восторженно воскликнул юный американец.
Он изрядно захмелел после выпитого и все, что окружало его, видел только в розовом цвете. В лагерном борделе ему нравилось исключительно все. И сотни оплывших свечей в серебряных подсвечниках, и оркестранты с наголо бритыми головами, и голозадые молоденькие кобылицы, ритмично вихляющие бедрами, и взад, и вперед снующие между столиками. Одна из них, с копной рыжих волос, вплотную приблизилась к Джеку и, словно малого ребенка, ласково погладила его по голове обжигающей, как раскаленные уголья, ладонью. От ее прикосновения у него по спине пробежала ошеломляюще приятная дрожь. Юноша, конечно же, был бы не против того, чтобы продолжить знакомство с рыжей распутницей, но Сахар так цыкнул на нее, что она тут же ретировалась, тотчас оставив в покое объект своего пристального внимания.
— Ху из ит? — снова спросил Джек Скотт, явно польщенный тем, что прелестница проявила к нему особый интерес, как к мужчине.
И американец вопросительно посмотрел на Леонида Мартыновича. Тот, видимо, не понимая вопроса, пожал плечами.
— Джек спрашивает, кто — эта вертихвостка? — перевел Поляков.
— А!.. Лола?.. Она — бывшая наркоманка! Сама наркотой, сучка, баловалась, да еще и приторговывала ею же… Вот и схлопотала по пятое число! Хе-хе!..
Американец, затаив дыхание, ждал, что скажет По.
— Гм… Она — хотя и молодая, но очень талантливая актриса, подающая большие надежды!
— Вообще-то это очень странно, что ваши киношники в тюрьме тусуются! — засомневался Джек Скотт.
— А, где же им еще опыта набираться, как не здесь! — возразил Поляков. — Чтобы крутояйцую синему снять, сам, старик, понимаешь, надо, как следует с материалом ознакомиться!.. В роль, так сказать, войти!
Доводы По показались американцу довольно убедительными.
— У вас тут, в России, даже больше демократии, чем я думал! — восхитился Джек.
— Да, уж, в чем другом, может быть, и — нет… А в этом, само собой, мы вашу насквозь провонявшую томатным соусом и гамбургерами Америку давно переплюнули!
При слове «демократия», произнесенном на английский манер, заметно расстроенный Сахар помрачнел еще больше прежнего. Как он ни старался, чтобы не выказывать своих истинных чувств, но у него это плохо получалось. Критику Полякова в свой адрес Леонид Мартынович считал несправедливой. Ведь не ему первому пришла в голову гнилая мыслишка о том, чтобы, чем попало запудривать и без того тупые мозги оголтелых российских обывателей. Конечно же, в свое время Поляков поймет, как горько он ошибался в Сахаре.
— Я думаю, что нам есть о чем потолковать по душам! — глухо, почти угрожающе, произнес Алексей.
При этом он явственно увидел, как Леонид Мартынович вдруг побледнел и весь съежился, словно перед лицом смертельной опасности. Ему, наверное, казалось, что теперь Поляков возненавидел его сильнее, чем своего самого злейшего врага. И Сахар не ошибался. У Алексея вдруг все закружилось перед глазами: пламя заплывших желтым воском свечей, сцена с оркестрантами, полуголые девки, столики из натурального дерева цвета слоновой кости, за которыми беззаботно веселились неизвестные люди. Они мелькали перед ним однообразной пошлой и нелепой каруселью. Он бездумно тыкал вилкой в тарелку, напрасно пытаясь подцепить довольно аппетитный кусок жаркого. В его мозгу прочно засела одна-единственная и ужасная мысль: схватить начальника лагеря за горло и задушить его прямо здесь в тюремном борделе. Он заслужил такой конец! Предатель! Он превратил лагерь в публичный дом! Как посмел?! Как мог?! Кто ему позволил?! Перед мысленным взором Полякова в одно мгновение промелькнула вся его жизнь, полная отчаянной борьбы и суровых лишений. Втайне он всегда гордился тем, что сильные мира сего поручали ему самые ответственные и рискованные задания. И Алексей, пренебрегая опасностью и в любой момент готовый к тому, чтобы пожертвовать собой ради общего дела, с блеском справлялся с теми трудностями, которые оказывались не под силу другим. Он был и оставался суперменом и героем, что жил во имя какой-то высшей цели. И эта мысль давала ему силы и мужество, чтобы бороться дальше. Краем уха Поляков слышал об извращенцах, которые не переводились там, где чувствовался запах сытой вседозволенности. Это его мало беспокоило. Ко всякому роду слухов и сплетен он относился с равнодушием, полным откровенного презрения. Он никогда не думал, что однажды вот так лицом к лицу вдруг столкнется с лицемерием и обманом, что заставят пошатнуть в нем веру в самого себя и в тех, кто стоял за ним, диктовал свою волю и вершил судьбами миллионов людей. Поляков едва справился с собой, чтобы немедленно не расправиться с Сахаром и не уничтожить весь этот рассадник зла. Останавливало Алексея лишь сознание того, что в одиночку ему, вряд ли, справиться с людьми, которые его окружали и, наверняка, имели при себе оружие.
Сахар с тревогой следил за Поляковым. Он ожидал самого худшего, что вполне могло произойти, если бы Алексей вдруг не смог совладать с собой… Но ничего из ряда вон выходящего не случилось! Леонид Мартынович вздохнул с облегчением, когда понял, что та несомненная угроза, которой он подвергался в эти несколько минут, слава богу, как будто бы миновала. Трясущейся от пережитого волнения рукой он молча разлил по бокалам что-то из бутылки, стоявшей к нему ближе всего и, не приглашая гостей, буквально влил в себя обжигающую жидкость. Поляков выпил тоже, в то время как Джек Скотт, воспользовавшись тем, что на него никто не обращал никакого внимания, встал из-за стола и схватил за руку Лолу, которая в это время, старательно вихляя задом, курсировала неподалеку от него. Девушка на секунду замедлила шаг и широко и открыто улыбнулась иностранцу. Взгляд ее был многообещающим. Довольный этим Джек Скотт без особенного желания выпустил руку Лолы, которая, словно дикая зверушка, по собственной прихоти едва не ставшая добычей лесного браконьера, тут же, юркнув куда-то, пропала в полумраке бара. Бой вернулся на свое место за столиком. Хмуро глядя на него, Поляков уже пожалел о том, что связался с сопляком, с целью приручить, и наврал ему с три короба о том, чего не было в действительности. Однако, чувствуя, что мальчишка, который приходился сыном запредельно состоятельному гринго и потому считал, что ему все дозволено, липнет к нему, как банный лист, Поляков слегка перестарался. Зная о страсти Джека Скотта к русскому искусству, которую тот унаследовал от своего прародителя, Алексей солгал. Он сказал юному джентльмену, что из Москвы они прямиком направятся на место будущих съемок фильма. И Джек охотно повелся на байку Полякова. Глупый молокосос чуть не спятил от восторга, когда до него дошло, что он своими глазами, возможно, увидит игру великолепных актеров, занятых в русском, как предупредил Алекс, весьма мрачном триллере. Он даже вкратце рассказал сюжет. Мол, двое заключенных бегут из тюрьмы. На их поиски немедленно отправляется тюремная рота…
Все так и получилось на самом деле. Людоед и Самосвал бежали из лагеря накануне прибытия Полякова и Джека Скотта. Что это было? Роковая случайность? Узнав о побеге, Сахар решил, что излишняя спешка только навредит делу. Поэтому посчитал, что погоню за беглецами лучше снарядить на следующее утро. В самом деле, куда они денутся, когда кругом — лишь тайга да болота? Поэтому на самом деле, ни о каком искусстве речи не велось. Алексей от себя лично отдал тайный приказ Сахару о том, чтобы тот устроил побег двух уголовников. Зная влиятельность Полякова во властных структурах, Леонид Мартынович сделал бы все именно так, как ему сказали. Он, конечно же, не известил бы о случившемся свое непосредственное начальство. И это, в некотором роде, поставило бы под угрозу его собственную карьеру. Что ж делать? Сахар рассчитывал на благодарность со стороны Алексея. А она чего-то да стоила! Но, увы, как ни странно, все произошло как-то само собой, помимо воли Леонида Мартыновича, и было ему не на пользу, а, как раз, наоборот. И не потому, что, как уже говорилось, грозило ему серьезными нареканиями со стороны начальства. А больше из-за того, что он потерял контроль над ситуацией. А, значит, перестал быть полновластным хозяином собственной тюрьмы!.. Словно в подтверждение этому он замечал, как Поляков мрачнел все больше и больше. Казалось, он едва сдерживался, чтобы не наговорить всяких гадостей Леониду Мартыновичу. Полуголые девицы, сытые и самодовольные лица гостей борделя, как предполагал Поляков, скорее всего, занимавших довольно высокие посты в государстве были ему омерзительны. Пожалуй, в тот момент они казались ему уродливыми карликами. Но хуже всего было то, что и самого себя он тоже ощущал отвратительным уродом. И все его героическое прошлое, которым еще недавно Алексей втайне так гордился, виделось ему теперь ничтожно мелким и не заслуживающим никакого внимания.
— Еще — по одной? — неуверенно предложил Сахар.
— Вот даз хи вонт? — икая, поинтересовался Джек Скотт.
Словно очнувшись ото сна, Поляков с недоумением посмотрел на американца.
— Как это — чего?..
Алексей на секунду задумался.
— Полковник Сахар хочет знать, не перебрал ли ты лишку и не в тягость ли тебе — наше застолье?
— О, ноу!
Это восклицание Сахар воспринял, как отказ американца от очередной порции алкоголя и налил коньку лишь Полякову и себе. Но Джек Скотт был так пьян, что даже не заметил этого. Он тупо смотрел в одну точку, видимо, не совсем понимая, что происходило вокруг него. Поляков вовсе не преследовал цели, чтобы до бесчувствия напоить боя. Но все получилось именно таким образом, а не иначе. И ничего исправить было уже нельзя. Тем не менее, у Алекса мелькнула мысль, что так даже лучше. Джек Скотт не заподозрит неладное. Наивный и доверчивый, как все молодые люди, он верил Алексу По, даже больше, чем самому себе. Наутро он воспримет погоню за беглецами, в которой им обоим придется принять участие, как нечто весьма схожее со сногсшибательным русским боевиком! Или с генеральной репетицией перед его съемками. Ведь Джек так горел желанием очутиться в гуще событий. Там, где будут и уголовники-головорезы, и смелые и отчаянные русские копы, и стрельба.
Выпив рюмку коньяку, Сахар налил новую, надеясь, что на сей раз Поляков поддержит его компанию. Но попытки Леонида Мартыновича задобрить гостя и сделать их застолье более приятным для общения не привели к желаемому успеху. Алексей молчал и лишь изредка бросал косые и неодобрительные взгляды на начальника тюрьмы. Такая холодность со стороны важного гостя приводила Сахара в отчаяние. Неприступный, как стена, Поляков, казалось, не замечал, как Леонид Мартынович беспокойно елозит на стуле и только и ждет подходящего момента, чтобы объясниться с Поляковым. Так сказать, снять груз с души. Собственно говоря, и груза-то никакого не было. Просто Сахар ужасно боялся за свою, как он считал, счастливую судьбу и благополучную карьеру. А Поляков, благодаря которому, Леонид Мартынович в свое время стал начальником лагеря для осужденных, при желании в два счета мог снять его с занимаемой должности. Для Сахара это было бы равносильно смерти. К слову сказать, разве, он был виноват в том, что однажды к нему с должностной проверкой прибыл генерал Дубасов? После ее окончания, за рюмкой водки, он похвалил начальника лагеря за отменный порядок и хорошие условия для содержания заключенных. Также, за отсутствие чрезвычайных происшествий, умеренный бюрократизм, когда досье на заключенных, бухгалтерская отчетность и прочая макулатура не заслоняла живого человека. Эта откровенная лесть, уж, очень пришлась по душе Леониду Мартыновичу. Потеряв бдительность, он похвастал перед генералом по поводу того, что являлся ярым последователем Макаренко. Мол, для него, полковника Сахара, лагерь был, все равно, что дом родной, да и трудновоспитуемых он любил не меньше, чем собственных детей. Тем более, что таковых у него, пока что, не имелось… Леонид Мартынович старался, чтобы жизнь осужденных в заключении не была лишена приятных бытовых мелочей и некоторого тепла и уюта. Вообще, чтобы она, как можно, более походила на все то, что ежедневно происходило со свободными гражданами на воле.
— Так, уж, и впрямь, как на воле? — усомнился генерал.
— Вот именно! — с воодушевлением воскликнул начальник тюрьмы.
Он не заметил, как при этих словах в глазах Дубасова, похожих на два темных рубина, неожиданно вспыхнули и погасли странные искорки, как все холеное лицо генерала озарилось изнутри каким–то мятежным и таинственным светом, словно внутри его черепной коробки кто-то разжег костер.
— А вот, например, хорошенько отдохнуть, повеселиться, так сказать, снять стресс тут у вас совершенно негде! — сокрушенно покачал головой Дубасов.
Вне себя от изумления Сахар несколько раз ткнул вилкой мимо тарелки с сельдью в маринаде.
— Так ведь, товарищ генерал, заключенные же! Им и того, что имеется, вполне достаточно, — робко возразил Леонид Мартынович.
— Да, не об заключенных — речь! — рассердился Дубасов. — Я имею ввиду лично вас и офицерский состав. Себя, наконец. Я, ведь, к вам в гости-то еще не раз наведаюсь. Поохочусь на дикого зверя. Пошишкарю, может быть. Служба-то, она, братец ты мой, ой какая утомительная штука. Да, не мне тебе рассказывать. Сам все прекрасно понимаешь! Так, что к следующему моему приезду, уж, будь любезен, организуй мне отдых по полной программе. Детали мы с тобой обсудим подробнее… Но это — попозднее. Деньжат на эти благородные цели я тебе тоже подброшу. Все дело — только за тобой!
— Да, я… Все — что только в моих силах, товарищ генерал!
— Вот-вот, любезный! А-то, ведь, на твое место желающих, поди, немало найдется!..
Сахар наморщил лоб, тщетно соображая, для чего Дубасову на зоне, которой заведовал Леонид Мартынович, какой-то непонятный санаторий понадобился.
— А, разрешите вопрос задать, товарищ генерал? — наконец, после пятой рюмки водки храбро спросил тюремщик.
— А чего — там! Задавай свой хренов вопрос!
Сахар решительно сдвинул брови.
— Я, конечно, товарищ генерал, в сравнении с вами мужик неотесанный, всю жизнь в лагере провел, а цивилизованной не жил…
— Ну, будет тебе мямлить! — возразил Дубасов. — Говори прямо, в чем — проблема?
— Да, не проблема! Боже упаси! А непонятка кое-какая… есть…
— И — что?! Что за непонятка?!
Генерал, слегка привстав со стула, вновь опустился на него.
— …Никак у меня в голове не укладывается, на что мой лагерь вам дался? Кругом — глушь таежная, топи непролазные… А, между тем, на земле столько райских уголков имеется! Я вот, например, про Караибские острова я слышал ….
— Да, на фиг мне твои острова вместе с Робинзоном Крузо нарисовались?
И генерал с размаху грохнул по столу здоровенным кулачищем.
— Ты пойми, тараканьи твои мозги, что на эти, чертовы, курорты едут вместе с женой и детьми! Какой же это — отдых? Там нашего брата и без того кишмя кишит, плюнуть некуда! А мне их пакостные рожи на службе, ох, как опротивели! От них хоть на край света подавайся, все одно они за каждым твоим шагом следят. В нужниках жучки для прослушиванья прямо в унитазы ввинчивают, мерзавцы! А у меня — секретная работа. Мне вопросы решать надо без посторонних ушей и глаз. И отдыхать — то же самое! Где — там!.. Секс и то скрытой камерой пишут. Компроматы один на другого сочиняют, чтобы преимущество за собой иметь. Во как, брат, ты, мой! А здесь я, вроде, как и — на работе, и, в тоже время, на отдыхе нахожусь!.. Понял меня теперь?!
Сахар был пьян, но не настолько, чтобы упустить из виду цепочку последовательных рассуждений, которые убедительно излагал Дубасов. Леонид Мартынович даже нашел ее очень оригинальной. Тем не менее, сама затея ему откровенно не понравилась. Из хозяина лагеря она превращала его в генеральского шута, для которого работа с заключенными становилась делом второстепенным.
Все свои соображения по этому поводу Сахар немедленно изложил бы Полякову, не будь тот на него так зол. Откуда Алексею было знать, что Леонид Мартынович — лишь пешка в чужой игре!.. И имеет к тому, за что, как он считал, незаслуженно получил изрядную выволочку от Полякова, только косвенное отношение… Начальник лагеря недооценивал Алексея. Как и всякий профессиональный разведчик, он отлично ориентировался в любых самых сложных ситуациях, в каких довольно часто оказывался по воле того или иного случая, и всегда с честью выходил из них. Вот и теперь, после, своего рода, разговора «по душам» с начальником тюрьмы, короткого, но, к слову сказать, довольно содержательного, Поляков не торопился с кардинальными выводами насчет тюремного борделя. От его пристального внимания не ускользнуло то, что чрезвычайно расстроенный Сахар все порывался сообщить ему что-то очень важное. Алексей умышленно не дал начальнику лагеря такой возможности. Он ждал, что очень скоро все разъясниться само собой. Как говорится, лучше было один раз увидеть… И не ошибся.
— На завтра все готово? — спросил Поляков, обратившись к Сахару.
— Так точно! То есть, я хотел сказать…
Леонид Мартынович остановился на полуслове оттого, что в это время к их столику медленной и тяжелой походкой подошел один из восьмерых гостей бара, сидевший к ним спиной, тот самый на коленях которого пригрелась ласковая кошечка из борделя. Он положил крупную ладонь на плечо Полякова. Тот медленно повернул голову в сторону незнакомца.
— Не ожидал, брат?
Какими бы стальными ни были нервы у Алексея, но от неожиданности он, и в самом деле, едва не опешил.
— Товарищ генерал?!
Поляков вскочил на ноги и вытянулся по стойке «смирно».
— Да, сядь ты, в конце концов! Мы — не на плацу, и — не в ведомстве.…
Алексей снова сел за стол. Дубасов также последовал его примеру. Никого не приглашая для того, чтобы составить себе компанию, он налил выпивку в одну из пустых рюмок и с видимым удовольствием и какой-то необыкновенной легкостью влил умопомрачительное зелье в свое горло. Потом, словно требуя всеобщего внимания, поднял палец кверху. Он держал его так секунду или две.
— О, упала!
Генерал удовлетворенно крякнул. Подцепив вилкой соленый грибочек, он довольно деликатно отправил его в свой рот, в который, казалось бы, при желании легко поместилась четверть жареной индейки, а то и молочного порося.
— Не ожидал вас здесь увидеть! — сквозь зубы процедил Поляков, стараясь не смотреть Дубасову в глаза.
— Не ожидал?! — с сомнением переспросил тот.
— Никак нет!..
— Ты знаешь, Поляков, как я беспокоюсь за благополучный исход нашего общего дела, — негромко и немного таинственно сказал Дубасов. — Поэтому я решил, что в этот ответственный момент мое присутствие здесь — просто необходимо! Разве, я не прав?
Алексей неуверенно пожал плечами.
— Вы боитесь, что самому мне не справиться?
В тоне, каким спросил об этом Алексей, генерал услышал нотки тщательно скрываемой обиды и откровенного недовольства.
— Ты, брат, не обессудь, но для меня успех операции — важнее твоих служебных амбиций!
Дубасов подхватил вилкой еще один грибок и, прежде, чем его съесть, добавил:
— Просто, я решил тебя подстраховать!
— Ну и на том, спасибо! — невозмутимо сказал Поляков, уже вполне придя в себя после легкого потрясения, которое он испытал минуту или две назад.
А, точнее сказать, сюрприза! Именно сюрприза, словно пачка панировочных сухарей к столу именинника, преподнесенного ему своевольным и непредсказуемым военачальником. О том, что так ли этак, но подобное обязательно случится, он заранее, еще до отбытия в лагерь заключенных, хоть и смутно, но все же предполагал.
— За удачу! — немного торжественно и все также таинственно провозгласил свой очередной тост Дубасов.
Они выпили втроем, не обращая никакого внимания на мелодичный храп Джека Скотта, который крепко спал, откинувшись на спинку стула.

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА:
любовные романы, поэзия

Подзаголовок
Круглосуточно.
alexkvach@mail.ru
Все права защищены.       E-mail: alexkvach@mail.ru 
Яндекс.Метрика